Зона сумерек

(Доклад прочитан на Международной междисциплинарной конференции в ГИИ «НОЧЬ: ЗАКОНОМЕРНОСТИ, РИТУАЛЫ, ИСКУССТВО» 02.11.09)

Когда позвонил Евгений Викторович и спросил название моего доклада, я не был готов к ответу. О предстоящем сообщении уже думал, но только не о названии. Застигнутый врасплох, я пошарил в пустоте сознания и вытащил первое попавшееся — «Зона сумерек». «Хорошо», — сказал Евгений Викторович и повесил трубку.

Хорошо? Ну, хорошо... Только, причем тут «зона сумерек», как вообще это словосочетание возникло в моей голове? О существовании донецкой рок-группы «Зона сумерек», я в тот момент забыл напрочь; а о том, что есть повесть Татьяны Смирновой «Зона сумерек» («повесть о байкерах, свободе и мистике»), вообще ничего не знал. Да и не об этом ведь собирался говорить...

Потом все встало на свои места. Потом. А тогда я просто вернулся к прерванным размышлениям. С них и хочу начать свое сообщение.

* * * * *

Конференция, по материалом которой вышел сборник «От заката до рассвета. Ночь как культурологический феномен», состоялась в 2003 году. С тех пор конференции на тему ночи проводятся регулярно и по их материалам выходят сборники статей. Налицо, стало быть, устойчивый интерес к данному предмету. И не только. Постоянно возвращаясь к этому предмету, мы отрабатываем некую исследовательскую стратегию, которая интересна сама по себе.

Ночь в наших о ней «этюдах» предстает как некий комплекс взаимосвязанных между собой, но сущностно разных «предметных слоев»:

1. Ночь как природное явление.

2. Биологический аспект ночи (ночь как биологический феномен).

3. Психологический (психофизиологический) аспект ночи.

4. Социологический «срез». Описание и интерпретация закономерностей ночного поведения людей, включая культурное поведение.

5. Культурный образ ночи. В том числе, образ ночи в искусстве.

6. Ночь как метафора, позволяющая «связать в один узел» самые разные нити, увидеть общее в разных явлениях жизни, в разных феноменах культуры.

7. Ночь как парадигма (порождающая модель). Это — особенно интересный аспект. Ночь (как и вообще суточный цикл) постоянно присутствует в жизни человека. Этот опыт проходит через всю жизнь, оставляя след на всех уровнях организации человеческого бытия. В результате складывается устойчивая «матрица ночи», оказывающая свое влияние на самые разные стороны жизни человека — обмен веществ, работу нервной системы, ход психических процессов, стиль поведения, способ общения и т.д. В каком-то смысле это перекликается с идей Станислава Гроффа о «базовых пренатальных матрицах» (БПМ) — четырех формах пренатального опыта — а) «океаническое» состояние полного слияния с окружением, б) диссонанс со средой (конфликт, отчуждение), в) борьба, г) победа — освобождение. Следы этих матриц С. Грофф обнаруживает в самых разных смысловых пространствах — от лечения неврозов до высокого искусства. У «матрицы ночи» также как и у всех прочих составляющих суточного цикла, не меньше оснований претендовать на подобный универсализм.

И мы, кажется, постепенно движемся к раскрытию этого культурного механизма, поскольку в своих «этюдах о ночи», чаще обращаемся не к одному какому-то, а к нескольким предметным слоям, выявляя связи, аналогии, как бы «сшивая» их между собой.

В своих исследованиях мы лишь по видимости «ограничиваемся» одной только ночью. Характеризуя ночь, мы не могли обойтись без ее сопоставления со своей противоположностью — днем. Определяя ночь, мы не могли не ограничить ее, ничего не сказать о ее границах. И мы ведь сказали, хотя бы в названии первого «ночного» сборника: «от заката до рассвета». А это, между прочим, почти то же, что «от сумерек до сумерек». Вот и прокрались сумерки в наши рассуждения. Может быть пора обратить и на них отдельное внимание?

Сумерки как природный феномен имеют достаточно ясное определение.

«Сумерки – это отрезок времени перед восходом и после захода Солнца, во время которого естественный свет обеспечивается верхними слоями атмосферы. Поверхность. Земли в это время освещается рассеянным светом. Благодаря тому, что в это время свет необыкновенен и романтичен, сумерки давно популярны среди фотографов..., которые называют этот период «режимное время».

Различают гражданские, навигационные и астрономические сумерки». (Википедия)

Гражданские сумерки: «В условиях гражданских сумерек горизонт ясно виден и наземные объекты легко различимы без применения искусственного света.

В эту часть сумерек на открытом месте можно без искусственного освещения выполнять любые работы.

Утром в начале или вечером в конце гражданских сумерек при хороших атмосферных условиях хорошо видны самые яркие звёзды.

Сумерки — период времени, когда прекращается цветное восприятие окружающих объектов при естественном освещении». (Википедия)

Навигационные сумерки. «В эту часть сумерек естественное освещение позволяет судоводителю ориентироваться по береговым предметам при хождении корабля вблизи берега...». (Википедия)

Астрономические сумерки. «Астрономы могут легко проводить наблюдения за небесными светилами, такими, как звёзды, но слабо рассеивающие объекты, такие, как туманности и галактики могут быть хорошо видны лишь до или после астрономических сумерек. Однако, для обычного наблюдателя астрономические сумерки неотличимы от ночи». (Википедия)

Заметим, что сумерки развиваются. Развитие сумерек имеет направленность. Вечером: гражданские — навигационные — астрономические; утром: астрономические — навигационные — гражданские. Прибавим к этой симметричной картине постепенное удлинение и сгущение теней в период непосредственно перед вечерними сумерками и постепенное укорачивание теней после рассвета. А еще вспомним о вечернем и утреннем тумане, а также о вечерних и утренних росах — и мы увидим настоящий ритуальный танец природы, в который включается вся природа природа, и неживая, и живая, начиная с цветов, раскрывающихся утром и закрывающихся вечером, и кончая человеком.

Все это хорошо нам известно еще с детства, когда мы читали: «Рано утром, на рассвете умываются мышата, и котята, и утята, и жучки, и паучки....».

Менее ясной представляется культурная проекция этого ритуального танца природы, хотя очевидно, что ее не может не быть. А нас интересует сейчас именно это —

«зона сумерек, как культурологический феномен».

Психо-культурный смысл сумерек неразрывно связан с психо-культурным смыслом дня и ночи. Днем я отчетливо и остро чувствую свою связь с «большим обществом», я весь на свету, весь на виду, я постоянно ощущаю, что меня контролируют и оценивают.

Ночью я наконец-то наедине с собой. «Большое общество» ушло спать, тихо дремлет супер-эго. И я могу, так сказать, развязать галстук, почувствовать себя свободнее, вальяжнее. Начинаю жить по несколько иным правилам. Это не значит, что я один. Со мной может быть довольно много народа. Но мои партнеры по ночи («спутники в ночи») — мои «соучастники», они не выступают от имени «большого общества» и не апеллируют к нему, не будят супер-эго (это было бы дурным тоном). Здесь по определению только «свои», даже если я и никого лично не знаю. Здесь своя ночная субкультура. Яркий свет, которым мы можем освещать наше собрание делает еще плотнее стену темноты вокруг нас. Но и в узком круге света мы умеем видеть не все, а точнее, умеем не видеть то, что видеть сейчас не нужно. Когда Ной, опьянев, лежал обнаженный, Сим и Иафет, умели не видеть этого, и просто накрыли его покрывалом. Хам же отреагировал на ночной тип поведения отца совершенно дневным смехом.

Ценностно-нормативная структура ночи не такая же как ценностно-нормативная структура дня. Иной становится и картина мира. Получается, что есть культура дня и есть культура ночи, и эти две культуры не совпадают. Этика и этикет ночи отличаются от этики и этикета дня. Если же они внезапно соприкасаются, то встреча может оказаться «трудной».

Должна ли в таком случае существовать между ними некая «прослойка», своего рода «амортизатор»? И если да, то не несет ли на себе такую функцию «зона сумерек»? Это пока только вопросы. Будем искать ответы.

И здесь самое время обратиться к авторитетам, если не за помощью, то хотя бы за моральной поддержкой. Начну с Гегеля. И приведу цитату широко известную: «Сова Минервы начинает свой полет лишь с наступлением сумерек». Эту ее привычку сам Гегель объясняет так: «Когда философия начинает рисовать своей серой краской по серому, тогда некая форма жизни стала старой, но серым по серому ее омолодить нельзя, можно только понять; сова Минервы начинает свой полет лишь с наступлением сумерек.» (Философия права).

Метафора совы представляется мне настолько емкой, что не может быть исчерпана одним, пусть и самым лучшим, толкованием. И потому я склонен оставить вопрос о странных предпочтениях уважаемой птицы открытым.

А теперь назад (или вперед) к Канту. Тут даже цитировать не стоит: все знают эти знаменитые слова про звездное небо над головой и нравственный закон внутри нас. Именно эти две вещи, по словам Канта, наполняли его душу священным трепетом.

Давайте попробуем взглянуть на эти кантовские слова с точки зрения основной темы нашей конференции? Нет, действительно, здесь явный намек на дуализм дня и ночи. Во всяком случае ничто не мешает нам его тут усмотреть. Звездное небо над головой — это, определенно, ночной феномен. Тут без всяких метафор. С нравственным законом будет не на много сложней. Говорят же «светлая душа», «темная душа». В какой из этих душ свободней живет и реализует себя нравственный закон? Вообще, закону нужен свет. Темнота — стихия беззакония. «Свет разума», например, есть та сила, действием которой законы открываются, устанавливаются и понимаются.

Оппозиция внешнего («над головой») и внутреннего («внутри нас») тоже кажется простой. Но только кажется. Из чего состоит звездное небо: из звезд, или также из созвездий? Думаю, что не только из звезд. Во-первых, без созвездий исчезает значительная доля красоты звездного неба, остается лишь хаос белых точек на черном фоне. Во-вторых, именно созвездия рождают впечатление, что над нашей головой раскрыта огромная книга, испещренная множеством символов, за которыми угадываются глубокие и тайные смыслы. И это действительно впечатляет. Но, если вдуматься, то становится понятным, что это наше собственное восприятие организует звезды в созвездия. Это мы составляем из звезд картинки-иероглифы и мы же наполняем их смыслом, который не можем затем расшифровать. Так что же видим мы над головой? Не наша ли глубина смотрят на нас с высоты? Небо оказывается бесконечным черным зеркалом, позволяющим заглянуть в бесконечную черную глубину бессознательного. Индивидуального или коллективного — это вопрос другой.

Нравственный закон внутри нас, будучи выражен в форме «категорического императива» тоже имеет «зеркальную», рефлексивную природу. Сознательная воля, то есть свобода должна увидеть сама себя, осознать сама себя, осознать как сущность и как ценность, а не просто функцию конкретного индивида, чтобы только тогда обрести статус Закона. Этот закон самой свободы, становится законом для свободы, законом, приходящим как бы извне, с неба над головой. И здесь круг замыкается — то, что внутри обретает статус того, что снаружи.

У души стало быть есть два зеркала, два мира, два закона. Черный и белый, ночной и дневной. Есть ли что-то между ними? Не на небе, а в самом человеке? Вот как на этот вопрос отвечает Вильгельм Райх. В предисловии к книге «Психология масс и фашизм» он пишет: «мы, как правило, имеем дело с тремя различными слоями биопсихической структуры... Для поверхностного уровня личности среднего человека характерны сдержанность, вежливость, сострадание, ответственность, добросовестность... второй, промежуточный слой характера... состоит исключительно из импульсов жестокости, садизма, сладострастия, жадности и зависти. Это то, что Фрейд называл «бессознательным»...

После прохождения второго слоя «извращений» и погружения в биологический субстрат человека всегда обнаруживается третий, самый глубокий слой, который мы называем биологической основой. В этой основе, при благоприятных условиях, человек, как правило, представляет собой искреннее, трудолюбивое, склонное к сотрудничеству, любящее и, при наличии достаточной мотивации, рационально ненавидящее существо». (Вильгельм Райх. Психология масс и фашизм. Москва 2004., с.9).

Казалось бы вот он, промежуточный слой, искомая зона сумерек. Только вот настораживают такие слова, как «слой извращений», а также «импульсы жестокости, садизма, сладострастия, жадности и зависти».

Читаем дальше: « в случае фашизма... в его сущности воплощаются не поверхностный и глубинный слои, а, как правило, второй, промежуточный характерологический слой вторичных влечений... В чистом виде фашизм представляет собой совокупность всех иррациональных характерологических реакций обычного человека... Фашистская ментальность – это ментальность «маленького человека», порабощённого, стремящегося к власти и в то же время протестующего. Не случайно, что все фашистские диктаторы происходят из реакционной среды «маленьких людей»». (Там же, с. 12-15)

Нет, такие сумерки для Совы Минервы явно не подходят. Да и серость «маленьких людей» — это не то серое, которым пишет философия. Быть может, есть сумерки и сумерки? И серое серому — рознь?

Попробуем зайти в зону сумерек с другой стороны — со стороны цвета. И опять обратимся к специалисту. Вот как трактуется серый цвет в психодиагностической и психотерапевтической системе, известной под именем «Тест Люшера»: «Промежуточный серый не является ни цветным, ни светлым, ни темным. Он не вызывает никакого возбуждения и свободен от какой-либо психической тенденции. Серый — это нейтралитет, это не субъект и не объект, он не внешний и не внутренний, не напряжение и не расслабление. Серый, вообще, не территория, на которой можно жить, это только граница; граница как ничейная полоса, граница как контур, как разделительная черта, как абстрактное деление для расчленения противоположностей...». (Цветовой личностный тест. Минск. Харвест. 1999. с. 160).

Такая трактовка уже многое расставляет по местам. Серый — ничейная полоса. Но, ничейная полоса в зависимости от различного рода условий, может иметь разное наполнение. Ничейная сторона может стать помойкой, куда с двух сторон выкидывают всяческую дрянь. Но на нейтральной полосе могут расти цветы, необычайной красоты. Чем нейтральная полоса постепенно заполняется — зависит от того, кто живет по обе стороны границы и как они друг к другу относятся. Если ненавидят и плюют друг на друга, то заполняется ненавистью и плевками.

Серый — граница. Но граница может пониматься в двух смыслах: граница смысле «МЕЖДУ» и граница в смысле «ПОСЛЕ».

Оба смысла активно проявляют себя в культуре последних нескольких десятилетий. «Граница-между», граница разделяющая и одновременно соединяющая (как мост), становится все более и более актуальной со всеми ее «пограничными» проблемами в силу того, что разные культуры все более активно взаимодействуют, все плотнее контактируют, все лучше «видят» друг друга. И это не всегда хорошо. С другой стороны, внутри одной и той же «большой культуры», все больший вес приобретают самые разные суб-культуры. Многие из них несут в себе значительный заряд агрессивности. В этих условиях проблема «буферной зоны» оказывается актуальной еще и как проблема безопасности. Эта зона должна быть серой в метафизическом смысле. Здесь должны гасится цвета, сворачиваться знамена, зачехляться пушки и тщательно взвешиваться слова. И никакого пафоса. Исключительный нейтралитет.

«Граница-после» также становится все более значимой. Дух времени, живущий в границах какой-либо культурной эпохи, как правило, сам себя так или иначе определяет. Последние лет пятьдесят он научился делать это довольно хитрым способом — с помощью указания на то, после чего начинаются его владения. То есть, с помощью «границы-после». Вошли в широкий оборот слова с приставкой «пост-». Существовали они и раньше, но с какого-то момента их число и их значимость стали резко резко возрастать: «постиндустриальное общество», «постструктурализм», «постмодерн», «посткоммунистическое общество», «постсоветское пространство». Или «пост-рок», «пост-панк». Такое ощущение возникает, что это уже не вспомогательная приставка, а самый что ни на есть смысловой корень. Получается, что дух времени не может или не хочет определить себя прямо, не говорит, что он есть сам по себе, а отделывается указанием на то, после чего начинается сфера его влияния. «Граница-после» становится его сущностью, а он сам, таким образом, отождествляет себя с приграничным пространством, окрашивает себя в серое, становится «зоной сумерек». Граница из категории формы превращается в категорию содержания. Возникает новый феномен — граница как территория, причем, сама эта территория видимых границ не имеет — граница без границ. Это новое мироощущение может выражать себя и без приставки «пост-». Например, «конец истории», «конец идеологии». Смысл «границы-после» выражен тут с помощью слова «конец». Можно, в принципе, использовать и другие слова — «грань», «предел» и «запредельный» (вспомним и о «беспределе»), а также «маргинальный».

С таким мироощущением (акцентирующим идею перехода границы, выхода из...), как правило, связывается некое чувство облегчения, освобождения или от какого-то тяжелого кошмара, или от приятного, но ложного впечатления (морока). Все это больше подходит к модели утренних сумерек. Но в норме утренние сумерки — явление скоропреходящее. Мы же умудряемся пребывать в этом состоянии страшно сказать сколько времени.

Быть может есть какие-то потребности или мотивы, толкающие на то, чтобы обустраивать свое существование в мире беспредельной пограничности, внутри границы без границ. Вновь обратимся к идеологии цветового личностного теста:

«Если серый — границу — ставят в тесте на первое место, то не хотят дать познать себя, ограждают себя от всяческих влияний. Чтобы остаться невозбудимым. (выделено мной, Ю.Д.) При сильном переутомлении оградительной (защитной) реакцией часто служит склонность к серому цвету. …. Кто ставит серый цвет на последнее место, хочет приблизить к себе все... Он находит серый цвет скучным и вытесняет его неживое спокойствие на последнее место ряда. Он предпочитает все другие вычурные цвета вместе с их противоречивым напряжением, так как они выражают возбуждающие переживания... Он стремится исчерпать все возможности, чтобы добиться цели и тем самым обрести спокойствие». (Там же, с.160-161)

А интересно, могут ли сочетаться эти две противоположные тенденции. Может ли быть, к примеру, так: Я чувствую себя усталым, усталым от всего и неизвестно от чего конкретно. Я хочу оставаться «невозбудимым» (хочу, чтобы меня «не доставали»). И мне необходимо «волшебное средство», позволяющее от всего и от всех спрятаться... Но я не только устал. Мне еще и скучно. И я хочу приблизить к себе все, хочу все испытать, то есть потребить самый разнообразный опыт, но только без риска для себя, для своей свободы, для своей отстраненности и спокойствия, без риска быть вовлеченным и мобилизованным. Я хочу пройти по жизни, как путешественник, как «любознательный посторонний». Мне нужно найти способ гибкого сочетания двух несовместимых позиций — серый в начале (когда я говорю миру «иди от сюда») и серый в конце (когда я говорю миру «иди сюда»).

Как я в принципе могу дойти до такого противоречивого состояния? И как я могу найти желанное средство?

Мне кажется, ответ можно найти, в частности, встав на позицию того самого «маленького человека», о котором Вильгельм Райх писал в книге «Психология масс и фашизм», и к которому он обращает своей монолог в книге «Посмотри на себя, маленький человек!». Попробуем как бы предоставить ему самому возможность высказаться.

— Так вот, я — тот, кого вы называете «маленьким человеком». Вы спрашиваете, отчего я устал. А как не устать! Во мне столько лет постоянно будили энтузиазм — революционный, трудовой, патриотический, боевой. Меня непрерывно эксплуатировали и мной непрерывно манипулировали. Я гнил в окопах Первой мировой, потом воевал и за красных, и за белых, и за зеленых... Умирал за Великого вождя, за великого Фюрера, за Дуче, за японского императора, за торжество демократии... Я боготворил науку, но над моей головой подвесили водородную бомбу, а природу поставили на грань уничтожения.

Вы думаете, что осчастливили меня, сделав с помощью СМК доступными богатства мировой культуры? Нет, не культуру вы сделали для меня доступной, а меня сделали доступным для культуры, не поинтересовавшись, хочу я этого, или нет! И вот, все ее идеи, ценности и смыслы со всех сторон ринулись на меня, каждый стремится увлечь, воодушевить, рекрутировать и поставить, в конечном итоге, под свои знамена. А знамен много — всех цветов. Я больше не желаю быть крысой, которая идет за крысоловом, играющем на своей волшебной дудочке. Тем более, что крысоловов теперь тьма. И каждый ведет в свою сторону.

«Высокая культура» смотрит на меня свысока, это меня унижает. Она — как часовой на своей вышке — все время наблюдает за мной, и мне некуда спрятаться. Прямой протест или попытка уйти не помогли. Программа «контр-культуры» не оправдала надежд.

Но я все же нашел выход. Использовать против врага его собственную силу. Заставить змею кусать собственный хвост. Нейтрализовать культуру с помощью самой культуры. Как это сделать? Объясняю на вашем же «цветном» языке. Ваша философия пишет серым по серому. А я пишу красным по зеленому, или зеленым по красному. Зеленый с красным дают тот же серый. Это дополнительные цвета, и их по вашим правилам соединять не следует. А по моим — следует. Также хорошо соединить желтый с фиолетовым, или синий с оранжевым. Принцип такой: сочетай несочетаемое, и оно само себя, если не уничтожит, то обессилит. Выгода двойная. Во-первых, сочетание несочетаемого порождает «призрак серого», который может оставаться невидимым, но все собой обволакивает, окутывает меня своим серым плащом и защищает от мира, а главное от культуры. Разноцветный, пестрый мир оказывается под властью невидимого серого. Во-вторых, лишенная силы и обезвреженная культура становится постоянным источником пищевого сырья, из которого искусные повара готовят мне все новые лакомства.

Такова, к счастью, всего лишь одна точка зрения на проблему. Но доля правды в ней все же есть. Техническая возможность нейтрализации культуры путем ее многократного замыкания на саму себя существует. Она заложена в самой культуре. Так гасят соду, вливая в нее уксус, или известь, смешивая ее с водой. Так можно вывести из строя сложную электронную схему, напаяв в ней множество лишних проводов. И всем этим, кажется, мы уже долгое время с успехом занимаемся. Под благовидным поводом игры и с веселым ироническим смехом — ведь человечество, как известно, «смеясь расстается со своим прошлым». Но, стремясь многократно замкнуть культуру саму на себя, запутать ее в себе, получаем в конце концов бесконечно запутанную реальность, из которой бесконечно трудно найти выход. Такая «зона сумерек» оказывается ловушкой, лабиринтом, где минотавр давно издох, но и выхода нет.

Так сколько же их, сумеречных зон — одна, или две (одна для философии и совы Минервы, а другая для маленького человека)? Думаю, все же, одна. Есть в волшебных сказках такой устойчивый мотив: один и тот же волшебный предмет может сделать одного сильным, красивым и счастливым, а другого больным, уродливым и несчастным. Все зависит от того, какой человек и для чего к нему прикасается. Серый — не только граница, но и неопределенность, две взаимоисключающие возможности. Определенность вносит человек, его самоопределение. Входить в зону сумерек для того, чтобы от этого самоопределения спрятаться, значит превратить ее в гиблое место, наполненное призраками и оборотнями.

Не всякому полезно входить в зону сумерек. Человек служения, ученый или художник, черпал и будет черпать там свое вдохновение, Сова Минервы будет свободно летать, а философия писать серым по серому. Маленький человек сделается там еще меньше, точнее, меньше останется в нем человеческого.

«Тестом», позволяющим определить, кому можно без пагубных последствий вступать на эту территорию, служит звездное небо над головой и нравственный закон внутри нас. Если отзывается душа «священным трепетом», тогда можно смело входить в зону сумерек, туда где, говоря словами Ф. Ницше, веет суровый, свежий воздух.

На главную